«Собчак» — это вам не «Валька стакан»

А ведь именно так всё и происходило. Помню, мне надо было заполнить какие-то бумаги. Я тогда работал в учебном институте, а один из немногих телевизоров в здании располагался в комнате комитета комсомола. Так я пододвинул кресло и журнальный столик, стоявшие в холе, поближе к раскрытой двери комитета комсомола (она не закрывалась, потому что было слишком много желающих послушать прямую трансляцию) и ставил двойки студентам за выполнение домашних заданий, не отрываясь от зажигательных речей Андрея Сахарова и Юрия Афанасьева.

И ведь нельзя сказать, что Андрей Дмитриевич или Юрий Николаевич изрекали некие откровения, о смысле которых никто из нас и не подозревал. Да нет, конечно — десятилетия «кухонной культуры» вполне прочно укоренили в сознании моего поколения все те истины, о которых в советские времена было принято говорить вслух только на кухнях при плотно закрытой форточке (и при четком осознании того факта, что один из десяти собравшихся на кухне людей — стукач). Феномен 1989 года состоял в том, что нашлось на весь большой СССР несколько человек, которые не побоялись высказать публично всё то, что знали все, но боялись об этом сказать.

Тогда, помню, мы сами себе казались героями. И даже не те, кто выступал с трибуны Съезда народных депутатов, а просто те, кто слушал эти крамольные речи: вот, мол, какие мы смелые — не боимся слушать Андрея Сахарова, а ведь он только-только вернулся из ссылки и, если верить высказываниям его оппонентов, скоро туда вернется. Тогда и на нас — испуганно-фрондирующем меньшинстве (а какую еще пару подобрать к знаменитой фразе Юрия Афанасьева об «агрессивно-послушном большинстве»?) — отыграются по полной программе.

Эта смесь упоенности собственной храбростью и страха перед собственным трусливым мужеством (не случайно ведь главной песней нашего поколения признана знаменитая «Песня о зайцах») стала главной доминантой 1989 года и тех лет, которые стали прямым продолжением маразма перестройки и гласности 1980-х. Впрочем, я не стал бы считать 1980-е единственным источником и составной частью последующего лузерства. В конце концов, в августе 1991-го победили те, кто должен был победить, а они вдохновлялись идеями и, главным образом, эмоциями именно 1989-го. Другое дело, что, победив, они использовали этот эмоциональный бум ради собственного обогащения и коррупционной капитализации того антикоррупционного потенциала, который, казалось, навечно связан с именем светоча демократии и прогресса Бориса Николаевича Ельцина. Вырождение Юрия Афанасьева до уровня Бориса Немцова и отречение от власти Гавриила Попова в пользу Юрия Лужкова — это единичные и, может, быть не самые яркие события пост-89-х годов, но выглядит все это зловеще и символично.

Но особенно наглядно разница в восприятии 1989 года тогда и сейчас проявляется тогда, произносится слово «Собчак». Какие ассоциации вызывало это понятие тогда? Высокий, красивый, умный, в меру образованный, интеллигентный мужчина с хорошо подвешенным языком — олицетворение всей почти трехвековой европейскости Санкт-Петербурга (никому бы и не пришло в голову назвать Анатолия Александровича ленинградцем). Казалось, с этим именем связаны надежды на грядущее возрождение не только Питера, но и всей России. Не скрою — у меня лично и тогда слово «Собчак» вызывало неоднозначные ассоциации: он порой казался дешевым резонером, чьи слова не подкрепляются реальными делами (что и показало его мэрство).

Но говорить об этом тогда просто считалось неприличным: как же — великий демократ и надежда России номер два после царя и бога Ельцина, Бориса Николаевича. Но 1989 год, дав толчок безбрежной демократизации 1990-го и последующему бессилию новоявленной демократии, канул в лету, как и демократически избранные мэры и президенты начала 1990-х. Потом пришли «лихие 90-е» — их лихость не была прямым продолжением перестройки и гласности конца 80-х, но в массовым сознании ассоциировалась именно с демократией как вседозволенностью. Разгул 90-х только обусловил то, что уже в 1993 году многие из тех, кто еще два года назад стоял в оцеплении у Белого дома, стали сначала тихо, а потом все громче роптать: «Не на той стороне мы стояли».

Расстрел парламента в октябре 1993 года поставил на всех этих псевдодемократических иллюзиях окончательную жирную точку. Стало ясно, что стихия народного волеизъявления на самом деле ничего не решает — она лишь позволяет кучке избранных с хорошо подвешенным языком или глубоко эшелонированными связями во властных структурах, выйти на первые роли и захватить наиболее лакомые кусочки. Одновременно произошел и обратный процесс: стало ясно, что отныне «стихийный энтузиазм масс» перестает быть надежным средством капитализации собственных интенций. И все опять свелось к старой системе клановых связей — разве что состав кланов слегка подвергся перетряске (как принято теперь говорить, ротации).

И тут выяснилось, что несмотря на потерю лично Анатолием Александровичем статуса градоначальника, понятие «Собчак» прочно утвердилось в новой системе иерархических ценностей (почему, в силу каких объективных и субъективных факторов это случилось — сейчас этот вопрос оставим в стороне). Но — вот ужас! Какие же ассоциации это понятие вызывает теперь? Я не стану предлагать варианты (в моем словаре приличных слов для этого нет), но предлагаю любому читателю назвать три слова, которые первыми возникают по ассоциации со словом «Собчак». Готов поспорить, что слово, которое будет употреблено чаще других, я угадаю. Гламур, конечно. Впрочем, дело вовсе не в том, что на детях великих людей природа отдыхает (Анатолий Собчак не был великим — он просто оказался в нужное время в нужном месте).

И вовсе не в каких-то индивидуальных особенностях Ксюши Анатольевны. Суть в том, что макросоциальные метаморфозы последних двадцати лет полностью перевернули наши представления о собственном недавнем прошлом. И теперь то, что казалось светом далекого манящего маяка, воспринимается как элемент светомузыкальной установки в ночном клубе. И метаморфозы, случившиеся с понятием «Собчак», — это лишь прямое отражение и в некотором смысле символ произошедших перемен.

Автор Борис Волхонский