Пока эти «шайтаны» бегают по нашей земле, мы не можем расслабляться. Поэтому я даю вам двухнедельный срок, чтобы изменить ситуацию. Бандиты должны быть уничтожены», — так выглядит прямая цитата. То есть Рамзан Кадыров предложил своим силовикам до начала июля предъявить «серьезные результаты» их работы, а требование полного уничтожения бандитов к конкретной дате вроде бы не привязано и просто констатирует необходимость. «Мне кажется, мы расслабились, — продолжал президент Чечни. — Это недопустимо. Если «шайтаны» убегают, их надо догонять и уничтожать, доставать их в любом месте.
У вас есть все необходимое для эффективной борьбы — силы, средства, техника. Эта война не закончится, пока мы сами ее не закончим». Последнее замечание выглядело не особенно оптимистически: сам президент Чечни, добивавшийся отмены в этой республике режима контртеррористической операции, признает, что мир там до сих пор так и не наступил. Но решение об отмене КТО было в конечном счете решением Москвы.
В Чечне, где люди более, чем где-либо, привыкли делать различие между картинкой в телевизоре и происходящим за окном, никто не удивился тому, что после того, как Кремль официально переименовал войну в мир, мир так и не наступил. Никто скорее всего не удивится и тому, что по истечении обозначенных президентом двух недель «шайтаны» все еще будут заходить в горные села, стрелять по милиционерам и воевать с федералами. Но обещание президента Чечни для жителей Чечни гораздо важнее, чем очередное имиджевое решение федерального центра о перемене терминологии.
И раз уж президент Чечни потребовал уничтожить бандитов за две недели (именно так, опуская нюансы, его поняло большинство слушателей), он должен быть готов к тому, что как только через две недели зазвучат первые выстрелы или где-то взорвется фугас, первое, о чем вспомнят, будет это его требование насчет двух недель. Всем, в том числе, судя по осторожности реальной формулировки, и самому президенту Кадырову, понятно, что требование невыполнимо.
А с таких невыполнимых требований часто начинается потеря доверия к лидеру, чей авторитет помимо прочего строился именно на том, что его прежние требования выполнялись. Рамзан Кадыров, который в начале своей политической карьеры не слишком бегло говорил по-русски, а теперь перед телекамерами читает стихотворения Пушкина, всегда производил впечатление человека, достаточно четко осознающего, что и как следует говорить публично. Возможно, в ряде случаев он полагался на советы опытных имиджмейкеров (и нередко ошибался, беря инициативу в свои руки).
А возможно, он просто хорошо знает, что хотят услышать чеченцы. Так или иначе, явных публичных просчетов было мало — недаром большинство самых резких политических реплик передоверялось в Грозном спикеру парламента Дуквахе Абдурахманову или уполномоченному по правам человека Нурди Нухажиеву. На этом фоне требование за две недели очистить Чечню от боевиков выглядит довольно явной имиджевой ошибкой, совершенной не от избытка спокойствия и стабильности: невыполнимые обещания даются в ситуациях, когда выполнимых не остается. Поводов для волнения хватает.
Прошло уже больше двух месяцев с момента отмены КТО, а мир так и не наступил. Движения по вопросу об открытии международного сообщения в грозненском аэропорту и соответственно чеченской таможни пока тоже не видно. Рамзан Кадыров вновь призывает своих силовиков не расслабляться и поскорее закончить войну.
«Серьезный результат», которого потребовал президент, — это скорее всего голова кого-то из больших эмиров боевиков, раз уж Рамзан Кадыров сам запретил какие бы то ни было разговоры о сдаче и амнистии (после того, как у здания МВД Чечни вскоре после отмены режима КТО взорвал себя смертник). Таких голов, что произвели бы впечатление, то есть принадлежали бы известным полевым командирам, ветеранам обеих войн, опытным и непримиримым, уже почти и не осталось: «в лесу» произошла смена поколений.
Часть бывших комбатантов старшего поколения «вернулась к мирной жизни» — пару недель назад по республиканскому телевидению выступил целый коллектив представителей былого ичкерийского истеблишмента, хором обвинивших в начале второй войны (1999 год) своего тогдашнего президента и главнокомандующего Аслана Масхадова, который якобы не пытался предотвратить вторжение Басаева в Дагестан. Другая часть перешла под знамена Рамзана Кадырова и служит республике на военных (в милиции) или гражданских должностях.
Третьи просто устали и вернулись домой: людям, которые сознательно взяли в руки оружие в 1994 году, сейчас уже никак не меньше 30, у них появились семьи и обязательства, да и поистратился юношеский задор. Из известной, именитой «старой гвардии» остались, пожалуй, только самопровозглашенный эмир Кавказа 45-летний Доку Умаров и его 53-летний «наиб» Супьян Абдуллаев. Как известно, в первой половине мая на границе Чечни и Ингушетии, в традиционной «зоне охоты» Доку Умарова, в окрестностях Алкуна и Даттыха, федеральные силовики, ингушская и чеченская милиция проводили многодневную спецоперацию, по результатам которой появилось было сообщение об уничтожении Умарова.
Это сообщение не подтвердилось. Боевики опровергли его практически сразу — между тем в прошлом, когда силовикам удавалось достать их влиятельных командиров, факт потери, как правило, подтверждался подпольем немедленно. Федералы обещали сначала провести генную экспертизу человеческих останков, найденных в базовом лагере боевиков после его бомбардировки. Но на прошлой неделе и они согласились с тем, что останков главного врага предъявить пока не могут. Проблема в том, что физическая ликвидация «больших» полевых командиров имеет значение лишь в том случае, если начатое ими движение еще не превратилось в самостоятельно регенерирующийся общественный процесс, развивающийся в форме широкой сети.
Если процесс еще может воспроизводить сам себя независимо от конкретного Доку Умарова — тогда ликвидация лидеров может привести к победе. Но если явление уже существует самостоятельно, на место лидеров просто придут новые, имен которых не знает вся Россия, как она знала Шамиля Басаева. Их может не знать и сама Чечня — достаточно села или района. Сеть становится важнее лидера. Если такой стадиальный переход состоялся, ликвидация Доку Умарова не будет иметь решающего значения. Самое страшное, что определить, пройдена ли уже точка невозврата, практически невозможно.
Рамзан Кадыров прав в том, что «непримиримых» абсолютное меньшинство, их просто «не поймает» никакая социология, даже если бы она была возможна в специфических условиях Северного Кавказа. Но вышеупомянутый процесс идет и на этих, пока предельно малых значениях. В качестве своего знамени «непримиримые» видят ислам, а это значит, что каковы бы ни были расхождения между их видением ислама и традициями ислама в Чечне, они всегда смогут найти сочувствие среди верующих. В том числе и поэтому очень трудно завлечь их какой-то альтернативной идеологией — будь то чеченский национализм в версии Рамзана Кадырова или расплывчатая и имеющая мало общего с реальностью официозная идея о «единой России» для всех независимо от этнического происхождения и веры.
Судя по всему, средний возраст «непримиримых» ближе к 18, чем к 30. МВД Чечни собирается судиться с журналистами, сообщившими об уходе «в лес» еще 30 молодых людей, а президент республики регулярно сообщает, что среди «шайтанов» практически нет чеченцев — одни иностранные наймиты, «чужаки». Дело в том, что эти 18-летние часто во многом чужие для поколения своих отцов, определяющих сейчас лицо Чечни (и остального Северного Кавказа) во всех смыслах. Отцы, кем бы они ни были, родились и выросли еще в Советском Союзе.
Они готовы защищать традиционный ислам против фундаментализма, но обладают при этом в значительной мере секулярным сознанием. Поколение детей, чье детство пришлось на время того самого «сбоя в семье и обществе», о котором на днях метко сказал как раз президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров, принципиально другое, оно выросло на войне и рядом с ней, в условиях разлагающихся социальных структур, архаизации и отрыва от внешнего мира. «Окном» в этот внешний мир для многих из них становится религия, а единственным моральным авторитетом — молодые имамы «из леса», проповедующие джихад.
Для того чтобы не потерять это поколение окончательно, недостаточно убить Доку Умарова или объявить, что «в лесу» одни иностранцы. Даже деклараций о создании рабочих мест и академических квотах мало: заблуждение считать, что «в лесу» одни неимущие невежды. «В лес» смотрят люди, которым очень нужно другое «окно», куда они согласились бы заглянуть. И поверили бы увиденному.
Автор Иван Сухов
