Восемь лет путинского иллюзиона

Путин прославился как виртуоз двусмысленности — в любом, даже достаточно ясном его публичном утверждении содержался экивок в противоположную сторону. Он оказывался вроде бы как «своим» и для Запада, и для Востока. «Своим» как для патриотов, так и для либералов, как для широких масс, так и для капитала. Он проявил дар нравиться внутри России враждующим антиподам, особенно на фоне опостылевшего большинству нации расточителя и капитулянта Ельцина. Но когда руководитель страны выступает в качестве иллюзиониста — это тоже рано или поздно всем надоедает.

Во второй президентский срок Путина иллюзион приобретал все более углубленные черты. Он вырос в целую артистическую систему «путинской стабилизации» с показательными акциями. Когда государство верой и правдой служит олигархату, молчаливому сговору между крупными магнатами, такой спектакль выступает как всеобъемлющая операция прикрытия. Именно поэтому так много говорилось в путинской России о стабильности. Внешне речь шла о стабильности всего общества, но в сущности — о фиксации и консервации крупной собственности, стабилизации той системы, которая в 90-е годы была откровенно криминальной, опасной и подвижной.

Несомненно, теперь это был уже другой олигархат: наступила фаза установления баланса интересов. Те же, кто попытался нарушить складываемый баланс, опрокинуть Россию обратно в 90-е (Березовский, Гусинский, Ходорковский), поплатился за это. Одной из ключевых тем путинского иллюзиона стала игра на контрасте: что было в 1999-2000 годах, и что стало теперь. При этом скромно умалчивалось, какую, в сущности, альтернативу предложил ельцинской эпохе Путин. Для многих вопрос об этой альтернативе — идеологической ли, стратегической ли, подспудной ли — остается загадкой до сих пор. Но что изменилось в действительности — так это атмосфера в СМИ.

Пошлости не стало меньше, но стало гораздо меньше злорадства и амбиций. Центральные каналы ТВ все больше возвращаются к тем терапевтическим функциям, которые были свойственны им в эпоху позднесоветского «застоя». Убаюкивающие интонации вызывают у старшего поколения эффект дежавю. Даже новые веяния 2006-2008 годов не отменили режима иллюзиона, не превратили неопределенную риторику в какое-то подобие идеологии. Знаменитая речь в Мюнхене была чистейшей воды иллюзионизмом. Впечатлены этой речью были и в Европе, и в Азии.

Мы помним тот нескрываемый восторг, с которым встречали Путина после Мюнхена на Ближнем Востоке. Но за ярким эффектом не последовало никаких серьезных шагов во внешней политике. В своей риторической борьбе против наступления НАТО и США Путин уже много лет не находит ничего лучшего, как сетовать на нечестность западного партнера, которому Россия уступила по всем позициям по доброй воле, и намекать на какие-то «асимметричные ответы», на то, что Россия «примет необходимые меры» и т. п.

Жесткость ряда англо-американских газет по отношению к Путину, книги вроде «Новой холодной войны» Эдварда Лукаса оказываются в этом свете элементами внутрироссийского иллюзиона. То же касается и борьбы с олигархами, о которой годами звенели российские и зарубежные СМИ. Это была расправа с политическими конкурентами, а не с крупным бизнесом как таковым, который остался безраздельным хозяином страны. Медийные «утки» про ползучую национализацию частных компаний в конечном счете обнажили изнанку происходящего — в большинстве случаев государство за огромные деньги выкупало у приватизаторов активы, которые в свое время достались самим приватизаторам за бесценок («бархатная реприватизация»).

Неуклюжая игра в национальные проекты, с помощью которой власть пыталась компенсировать отсутствие нормальной правительственной политики в социальной сфере и преодолеть обычные в России чиновничий саботаж и воровство, также сопровождалась большим иллюзионом. Особенно ярко проявился этот стиль в отношении демографического коллапса — самого острого и болезненного за всю историю России. Если долго повторять, что кризис позади, многие начинают в это верить.

В своем выступлении на расширенном заседании Госсовета «О стратегии развития России до 2020 года» Путин в очередной раз заявил: «Недавно, вы помните, мы сформулировали демографическую программу. Было очень много сомневающихся, будет ли какой-то толк от этих государственных вложений. И сегодня я с удовлетворением могу констатировать: толк есть. В прошлом году была отмечена рекордная динамика прироста рождаемости за последние 25 лет. И родилось так много детей, сколько не рождалось последние 15 лет в стране».

Эти слова можно было бы расценить как констатацию триумфа, если бы не печальное обстоятельство, о котором президент умолчал: Россия продолжает вымирать, и убыль населения исчисляется не единицами, а сотнями тысяч человек. Демографический коллапс не преодолен, а лишь сглажен. Неясно, чего в этом сглаживании больше — спонтанной общенациональной реакции на крушение человеческого потенциала страны в 90-е годы или эффекта от раздачи «материнского капитала». Скорее дело в первом, чем во втором.

Но честная формулировка проблемы сегодня не в фаворе. Это программное выступление Путина на Госсовете 8 февраля строилось все на том же контрасте — демонстрировались «небывалые» цифры роста. И вся Россия по местам недоумевала: о какой стране идет речь, мы ведь живем здесь, и осязательно ощущаем всю эту «динамику» на себе? Вся победоносная риторика скрывала за собой тот факт, что Россия не погибла, что смертоносный распад и деградация ее при Ельцине, состояние ее пульса, граничащее с клинической смертью, — в прошлом.

Что по сравнению с инфарктным положением 90-х годов улучшение в разы и даже десятки раз, о чем торжественно рапортует президент — не великое достижение, не возвращение здоровья, а лишь спасение от полной гибели.

Новые тридцатые?

В своей статье я раскрою пять положений, до которых нынешнее руководство страны пока не доросло. Если допустить, что верховная власть (Путин и Медведев) понимают это — значит, они вынуждены об этом молчать и выжидать.

Но то, о чем по какой-то причине молчит политик, позволительно сказать вслух философу.

— Положение первое: построение инновационной России несовместимо с нынешней бюрократией, которую в случае серьезности намерений пришлось бы подвергнуть радикальной ротации.

— Положение второе: инновационный прорыв несовместим также и с господством крупного бизнеса, на чем строится режим Путина.

— Положение третье: Россия как нация и государство никогда не была локальной, но всегда была цивилизационным субъектом, самостоятельным историко-культурным миром.

— Положение четвертое: Запад и Россия — не части единой христианской культуры, а две разные цивилизации. Наши миры идут не по одной дороге неизбежной глобализации, а в разных направлениях.

— Из двух предыдущих следует пятое положение: стремление стать «нормальной страной», стандартным «национальным государством» несовместимо с самой природой России. Миссия России может пребывать в свернутом, спящем состоянии, но история уже подтвердила, что она есть. Я был бы не просто рад, а счастлив ошибаться относительно намерений российской власти, но несомненно, что путинский план развития России, предъявленный в последний год его правления, так и остается без объяснения целей развития и честного разговора о структуре и правах влияния на процесс заинтересованных сторон (международных субъектов, олигархата, политического класса России, бюрократии, основной массы народа). Вместе с тем, главной идеей финала путинского правления стал вектор на инновационное развитие.

Проблема в том, что исходя из условий описанного выше иллюзиона, этой бесконечной «операции прикрытия неизвестно чего», не остается оснований верить, что тема инновационного прорыва

— не продолжение все той же операции прикрытия. Реального идеологического перелома ни в последних президентских Посланиях, ни в речи на Госсовете нет. Его, как обычно, можно при желании найти между строк, а можно

— при противоположном желании

— и не найти. Более того, в разговоре об отсутствующей идеологии страны оба лидера кривят губы: Путин неодобрительно высказывается о «национальной забаве

— поиске русской идеи», а Медведев называет дискуссию на эту тему малоэффективной. Презрительное отношение к проблематике «национальной идеи» (а по существу

— миссии России) органично сочетается с курсом на вытеснение из политического дискурса национально ориентированных сил. При этом недавно Путин сделал забавное признание, говоря своим немецким коллегам о Медведеве: «Он — не меньше, в хорошем смысле слова, русский националист, чем я, и нашим партнерам с ним будет работать не проще».

Трудно сказать, что следует понимать под словосочетанием «русский националист в хорошем смысле слова», особенно если это высказывание адресовано немцам. Сам Медведев пояснил это в интервью одной из западных газет: речь идет о том, чтобы быть националистами во внешнеполитическом и внешнеэкономическом «треках». Вовне России власть не может позволить себе быть либералом или демократом. Но, таким образом, «хороших националистов» во внутренней политике быть не должно. Сложилась система, близкая к однопартийной: право быть «хорошими националистами» есть лишь у одной партии

— «Единой России», которую один из кремлевских администраторов предложил называть «партией нового типа — партией партий». Представим себе, что сценарий развития возобладает и режим иллюзиона наконец сменится на реальное инвестирование в будущее страны. Ближайшее десятилетие рисуется при таком сценарии как аналог 30-х годов с их индустриальным прорывом, с их решительным очищением государства от саботажа и формированием определенного цивилизационного лица СССР как исторического и геополитического преемника Российской империи.

В такой постановке вопроса есть своя четкая логика. Задачи 30-х годов типологически схожи с теми задачами, которые объективно определяются нынешней ситуацией. Сталин не был графом Дракулой XX века: его режим строился не от репрессий, а от инноваций, не от параноидальной жестокости к оппонентам, а от требований индустриального прорыва, диктующего логику мобилизации всех сил.

Репрессии были вызваны во многом необходимостью политической борьбы и выстраивания госаппарата нового типа. Другое дело

— можно ли было при Сталине обойтись без превышающих разумную меру издержек ротации элит? Скорее всего, можно было. И тем не менее масштабная ротация элит — это неумолимое требование и нашего времени, без которого невозможно развивать страну. Противоположный вариант — дальнейшее усугубление иллюзиона: демонстративные мероприятия, которые будут декорировать дальнейшую стагнацию России.

В качестве примера можно привести кампанию, связанную с новыми победами российских полярников — экспедицию «Арктика-2007», действительно воспроизводящую сталинский стиль. (Проблема в том, что в 30-е годы СССР не просто совершал показательные полеты и рейды, но занимался полномасштабным освоением Севера, создавал дрейфующие станции, организовал грандиозный Северный морской путь, создал целую инфраструктуру «северной экономики» и военных баз.) Декорирующих элементов, которые позволят создать необходимый информационный эффект, для медведевской России можно при желании придумать десятки.

Модель встраивания