Причиной реформы считалась политическая ангажированность Комиссии, поэтому перед Советом была поставлена задача стать максимально объективным. Что Совет и сделал, придумав процедуру подготовки UPR (Universal Periodic Review) — Универсального периодического доклада по правам человека.
Такой доклад готовится раз в четыре года по каждой стране, и в феврале этого года дошла очередь до России. Чтобы максимально обезопасить себя от обвинений в политизированности, в ООН придумали новый механизм подготовки докладов, в результате было решено делать UPR в трех частях: — национальный доклад, который готовит само исследуемое государство; — доклад, который готовят эксперты ООН с помощью трех выбранных по жребию стран (в случае России – это Гана, Бахрейн и Чили); — и доклад, который готовит секретариат Совета по правам человека ООН на основе данных НПО.
В борьбе за политкорректность ООН явно сместила центр силы между чиновниками и правозащитниками в пользу первых: два доклада из трех готовятся именно ими. (Впрочем, никто в женевском офисе не смог с уверенностью сказать, кто отвечает за написание текста третьего доклада, составляемого по данным НПО, а также кто решает, какому НПО стоит больше доверять.) 4 февраля Россия впервые представила свой национальный доклад. Доклад полностью соответствовал букве ООН и содержал массу статистики и ссылок на принятые конвенции и документы.
Мессидж представлявшего доклад Коновалова был предельно прост: российские законы гарантируют соответствующие права, следовательно, они осуществляются на практике. Там, где еще остаются какие-то проблемы, это связано, во-первых, с наследием тоталитарного советского прошлого, во-вторых, страна у нас очень большая. Впрочем, в двух вещах министр юстиции Коновалов был более конкретен.
Видимо, ожидая вопросы об убийствах Политковской и Бабуровой, он заявил, что не установлено ни одного случая участия государства в убийствах журналистов, а три четверти убийств не связаны с профессиональной деятельностью убитых.
Второе заявление, похоже, касалось маршей несогласных: Коновалов заявил, что российское государство при формировании культуры самовыражения исходит из того, что свобода этого самовыражения не должна посягать на общественный порядок и безопасность. Дальше последовали вопросы от государств. Здесь выяснилось, что российский доклад, пусть и был усовершенствованной версией советской отчетности, оказался не слишком эффективным.
Первая страна, получившая право на вопрос, — Чехия — сразу же спросила, почему Россия не пускает к себе специальных докладчиков ООН, в частности, по пыткам, и почему Россия не присоединяется к факультативному протоколу против пыток. Каждая новая страна продолжала задавать новые вопросы: о нератифицированном 14-ом протоколе, который не дает в полную силу работать Европейскому суду по правам человека (Россия единственная из 47 стран, которая этого не сделала), о безопасности правозащитников и журналистов (имена Маркелова и Бабуровой звучали постоянно). Алжир потребовал разобраться с расовой дискриминацией африканцев, Великобритания — направить спецгруппу ООН в Ингушетию, Швейцария поставила вопрос о пытках при контртеррористических операциях, а ЮАР — об исчезновениях людей во время контртеррористических операций.
Были и защитники: Куба похвалила трудолюбивый российский народ, Китай отметил прекрасное выступление, попросив улучшить права военнослужащих, Никарагуа приветствовала существенный прогресс в целом. Некоторые хвалили Россию за подписание Конвенции о правах ребенка (МИД вписал это в список российских достижений 2008 года, хотя на самом деле эта Конвенция была подписана 18 лет назад). Отдельно выступили 2 страны: Украина, которая потребовала доложить, сколько в России украинских радиостанций и школ на украинском языке, и Грузия, поставившая вопрос о дискриминации грузинского населения в Южной Осетии. Выслушав половину вопросов, Коновалов попросил дать возможность ответить представителям российских ведомств.
В результате каждый из чиновников зачитал ссылку на существующий закон. Например, на вопрос о свободе собраний было сказано, что у нас полная свобода собраний, а закон предусматривает лишь уведомительный порядок организации проведения публичных мероприятий. На вопрос о судебной системе — что суд у нас независимый, потому что так записано в законе и т.д. На все конкретные вопросы (о постоянно откладываемом визите спецдокладчика по пыткам, о 14-ом протоколе) давались стандартные ответы: мы над этим работаем.
Три минуты, предоставленые для ответа на вопрос о свободе журналистов в России, стали минутами позора для секретаря Союза журналистов Михаила Федотова. Он заявил, что свобода слова у нас гарантирована с 1990 года Конституцией и законом, что у нас очень много изданий, выданы тысячи лицензий на теле- и радиовещание, а журналист по закону может пожаловаться на ограничение прав на осуществление профессиональной деятельности. Немногочисленные российские правозащитники (из FIDh и питерского «Мемориала»), которые присутствовали в зале, после такого заявления даже слегка растерялись. Уже позже, вне зала, Юрий Джибладзе из Центра развития демократии и прав человека заявил, что, видимо, он слушал доклад о правах человека в какой-то другой стране.
Впрочем, главной задачей правозащитников в тот момент было отловить Коновалова и вручить ему телеграмму Людмилы Алексеевой и Льва Пономарева о том, что представленный им доклад прямо противоречит только что принятому решению московских властей отказать в проведении демонстрации в память Маркелова и Бабуровой. Реакцию министра юстиции на телеграмму узнать не удалось — Коновалов спешил на встречу с министром юстиции Кубы.
Автор Андрей Солдатов
