anvictory.org » Трибуна » Армагедон досрочно!

Армагедон досрочно!

Давайте начнем с ближайшего нам по времени — так называемого кризиса «длинного» шестнадцатого века (1453-1648 гг.) — с периода между падением Константинополя под ударами турок-османов и Вестфальским миром, завершившим Тридцатилетнюю войну. В ходе его произошел генезис капитализма.

 

Что произошло накануне этого кризиса? В середине четырнадцатого века по Европе пронеслась эпидемия чумы, выкосившая 20 миллионов душ из ее 60-миллионного населения. В результате «сделочная» позиция крестьянина по отношению к феодалу резко усилилась. Ведь теперь рабочих рук не хватало и власть помещика-сеньора ослабла. В течение тридцати-сорока лет сеньоры пытались силовым способом вернуть прежнее положение вещей, снова приводя «подлую чернь» к покорности. В ответ одно за другими вспыхнули восстания низов — настоящая европейская антифеодальная революция. В 1378-1382 годах прокатываются бунты «белых колпаков» во Франции, Уота Тайлера в Англии и чомпи — во Флоренции. Она надломила хребет феодализма. И после у сеньоров осталась лишь одна стратегия: сохранить свои привилегии и не оказаться ни в кулацком, ни в бюргерском «раю». Мы не можем остановить перемены? Так возглавим их и останемся при власти и богатствах! И не случайно в пятнадцатом веке появляются новые, сильные монархии и централизованно-бюрократические государства привычного нам типа. С этим процессом совпали открытие Америки, возникновение нового мирового разделения труда и революция в военном деле шестнадцатого века.

 

В итоге к 1648 году класс феодалов избежал уничтожения, сумев сохранить власть и привилегии. Кто-то превратился в представителей королевского двора, как во Франции. Кто-то смешался с богатыми крестьянами, как джентри в Англии. Как показывают исследования, 90% феодальных семей, которые были у власти в 1453 году, сохранили ее и в 1648-м. Однако, борясь за сохранение своих привилегий, феодалы породили капитализм. Как некий «побочный продукт». Правда, далось все это ценой невероятных крови, насилия и страданий: мы видим раскол католической церкви, отпочкование протестантизма, ожесточенные религиозно-гражданские войны в Германии, Франции и Голландии, свирепствующую инквизицию и сотни тысяч заживо сожженных. Тридцатилетнюю войну, уничтожившую четверть населения тогдашней Германии. И еще миллионы погибших от голода, холода, болезней и нищеты — спутников войн и общественных конфликтов.

 

Вот первый тип тяжелого кризиса перехода между эпохами — кризис, вызванный борьбой верхов за сохранение своей власти в новой эре. Некая операция «Прогресс», управляемая революция. И сей кризис был связан с внутренним развитием Европы.

 

Второй тип кризиса проявился в эпоху поздней античности, во времена падения Западной Римской империи (погибла в 476 г. нашей эры). Здесь мы видим внутренний кризис великой империи (падение эффективности рабовладельческой экономики, демографические проблемы, деградация правящей элиты), к коему добавилось Великое переселение народов: волны варварских племен, накатывающих на Рим с севера и востока. Если феодалам удалось сохранить власть и войти в новую эру, то позднеантичным господствующим группам не удалось. Прежняя элита исчезла. Особенно примечателен кризис перехода между рабовладельческой античностью и феодальным средневековьем тем, что огромная масса варваров была фактически «выкормлена» римлянами на границах — для них были созданы удивительно благоприятные в демографическом плане условия! Ведь что получалось? Племена германцев селились в порубежье с разрешения Рима (таким образом он избегал войн с ними), получали статус «федератов» (союзников) — и пользовались плодами имперской культуры, переходя к более производительному сельскому хозяйству. И бурно размножались. За несколько веков такой политики варвары усилились и обрушились на Рим, уничтожив высокоразвитую культуру и на много веков погрузив нынешнюю Европу во тьму невежества и раздробленности.

 

Таков второй тип кризиса, где внутреннее ослабление цивилизации сочетается c нашествием «внешнего пролетариата», по терминологии А. Тойнби, — волной переселения извне менее развитых, но бурно плодящихся воинственных народов.

 

Но самым тяжелым, страшным и долгим из известных нам кризисов человечества выступает кризис верхнего палеолита — древнекаменного века. Он начался примерно за 25 тысяч лет до нашей эры и закончился за 10-8 тысяч лет до Рождества Христова неолитической революцией: переходом от охоты и собирательства к скотоводству и земледелию. Эта революция стала выходом из кризисной ситуации. В чем ее суть? Род «человек разумный» вел присваивающее хозяйство: охотился на животных, собирал плоды и коренья. Люди настолько размножились, что попросту истребили дичь и объели огромные пространства планеты. Кормиться стало нечем. А тут еще настал ледниковый период. И 25 тысяч лет назад рухнула система, базировавшаяся на высокоспециализированной охоте. Пришла социальная деградация. Примитивизировалось искусство. Население уменьшилось почти на 75-85%. И чтобы выжить, людям пришлось переходить к производящему хозяйству, одомашнивая животных и растения, изобретая ремесла.

 

Вот третий тип кризиса: гибель экономики старого типа, сопряженная с климатическими и экологическими катаклизмами.

На какой из кризисов, о которых шла речь выше, похож тот, чьи контуры уже различимы? Который уже надвигается на современное человечество?

 

Ответ на этот вопрос должен обнадежить всех нас — грядущий глобальный кризис несет в себе характеристики всех трех кризисов, но в одном пакете — «кризис-матрешка». Только грядет этот кризис в условиях позднекапиталистической системы, которая охватила весь мир. То есть стала глобальной. Он наступает в условиях перенаселенности планеты, с огромной нагрузкой на экологию и близящимся дефицитом сырья, воды. Сюда нужно добавить чудовищную социально-экономическую поляризацию современного мира, невиданные запасы оружия массового уничтожения. Впервые в истории кризис типа палеолитического разражается на перенаселенной планете, напичканной всеми видами оружия. В каменном веке не было ни пулеметов, ни атомных бомб, ни отравляющих веществ, не было опасных АЭС или химических производств, плотин и водохранилищ — всего, что, разрушаясь, может стать оружием массового поражения.


Кроме этого, если кризис пойдет по количественной переформулировке закона Мерфи («все плохое происходит одновременно»), то будет намного круче верхнепалеолитического. И если после него что-то возникнет, то это что-то скорее всего будет отличаться от сегодняшней нашей цивилизации так же сильно, как эта цивилизация отличается от палеолита.

 

 

 

 

СМЕРТЬ СССР КАК ОТПЕВАЛЬНЫЙ КОЛОКОЛ СТАРОГО МИРА

 

Первые признаки нового надвигающегося кризиса некоторым наблюдателям из западного истеблишмента были видны уже на рубеже 1960-1970-х годов. Действительно, к середине 1970-х годов окончилось беспрецедентное тридцатилетие в истории капитализма, материальные достижения которого по многим показателям превышают таковые полуторавекового периода 1800-1950 годов. В это тридцатилетие казалось, что кризис («Тридцатилетняя война» XX века — 1914-1945 гг.) преодолен и мир надолго возвращается в «золотой век» капитализма а la эпоха 1815-1914 годов. Однако в истории ничто, в том числе «золотые века», не возвращается. Славное тридцатилетие после Второй мировой оказалось всего лишь короткой вспышкой накануне кризиса, короткой передышкой внутри начавшегося в 1914 г. системного кризиса капитализма, его сладким «бабьим летом», исчерпавшим себя к середине 1970-х годов. С тех пор кризис развивается по нарастающей.

 

Однажды отец-основатель мир-системного анализа И. Валлерстайн заметил, что истинной причиной упадка исторических систем является падение духа тех, кто охраняет существующий строй. Сам упадок начинается тогда, когда разворачивается борьба за то, кто возглавит грядущие изменения, развернув их в свою пользу.

 

Феодальные сеньоры в XV веке успешно справились с этой задачей. Очевидно, мировой истеблишмент, мировая буржуазия второй половины XX века последует их примеру. Только если сеньоры действовали исходя из социальных инстинктов и интуиции, то буржуи, обладая теми же инстинктами, помимо этого имеют в своем распоряжении целые «фабрики мысли», типа корпорации RAND и используют научные формы рефлексии, известные как современные западная психология, социология, политология.

 

Важная веха в осознании мировой гипербуржуазией приближения кризиса — 1975 год. Тогда на Западе появился доклад «Кризис демократии», написанный по заказу «Трехсторонней комиссии» С. Хантингтоном, М. Крозье и Дз. Ватануки. В докладе четко фиксируются угрозы положению правящего слоя — прежде всего то, что против него начинают работать демократия и welfare state (государство всеобщего социального обеспечения), оформившиеся в послевоенный период. Под кризисом демократии имелся в виду не кризис демократии вообще, а такое развитие демократии, которое невыгодно верхушке.

 

В докладе утверждалось, что развитие демократии на Западе ведет к уменьшению власти правительств, что различные группы, пользуясь демократией, начали борьбу за такие права и привилегии, на которые ранее никогда не претендовали, и эти «эксцессы демократии» являются вызовом существующей системе правления. Угроза демократическому правлению в США носит не внешний характер, писали авторы, ее источник — «внутренняя динамика самой демократии в высокообразованном, мобильном обществе, характеризующемся высокой степенью политического участия».

 

Был сделан вывод: необходимо способствовать невовлеченности (noninvolvement) масс в политику, развитию определенной апатии. Надо умерить демократию, исходя из того, что она — лишь способ организации власти, причем вовсе не универсальный.

 

Был сформулирован принцип: «Во многих случаях необходимость в экспертном знании, превосходстве в положении и ранге (seniority), опыте и особых способностях могут перевешивать притязания демократии как способа конституирования власти». Читай — если ты обладаешь доступом к экспертным знаниям, высоко стоИшь и дороже стОишь, а также имеешь связи — демократия тебе вредит и есть нечто, что должно быть преодолено.

 

Однако ослабление демократии в интересах западной верхушки было нелегкой социальной и политической задачей. Кто был становым хребтом западной демократии, которую надо было умерить? Средний класс — главный получатель выгод «славного тридцатилетия». Перераспределение общественного продукта с помощью налоговой системы welfare state привело к тому, что значительная часть среднего и часть рабочего класса, не имея буржуазных источников дохода, смогла вести буржуазный образ жизни. После Второй мировой народилась эдакая «социалистическая буржуазия». Неслучайно послевоенный триумф средних классов в ядре капсистемы совпал с триумфом государства всеобщего собеса.

 

Разумеется, буржуазия включила перераспределительный механизм не по доброте душевной. Welfare state — это явное отклонение от логики развития и природы капитализма, которое лишь в малой степени может быть объяснено заботой о создании спроса и потребителей массовой продукции. Главное в другом — в наличии системного антикапитализма (исторического коммунизма) в виде СССР. В ходе «холодной войны», глобального противостояния с СССР, в схватке двух глобальных проектов буржуины вынуждены были откупаться от средних и рабочих классов, замирять их (налоги на капитал, высокие зарплаты, пенсии, пособия и т.п.). Таким образом, само существование СССР, антикапиталистической системы, заставляло капсистему в самом ее ядре нарушать классовую, капиталистическую логику, рядиться в квазисоциалистические одежды. Мало того, что экономическое и социальное положение среднего и части рабочего классов упрочилось, эти группы и политически усилили свое положение в западной системе, напугав ее хозяев до «кризиса демократии».

 

Мощные левые партии. В одних странах — социалистические, в других — коммунистические. Влиятельные профсоюзы. Все эти силы оказывали давление на буржуазию и истеблишмент, требуя дальнейших уступок. На рубеже 1960-1970-х годов буржуазия ядра капсистемы оказалась в положении аналогичном тому, в которое попали западноевропейские сеньоры на рубеже XIV-XV веков: сохранение тенденций развития вело и тех и других к постепенной утрате привилегий — в одном случае в «кулацко-бюргерском раю», в другом — в политико-экономическом раю «социалистической буржуазии».

 

Чтобы разрешить «кризис демократии» в интересах гипербуржуазии и повернуть вспять тенденцию осереднячивания западного общества, нужно было решить несколько проблем. Политич ески и экономически ослабить демократические институты было невозможно без частичного демонтажа welfare state.

 

Задача была решена в два этапа:

— демонтаж СССР и мировой социалистической системы,

— социальное наступление на средний и рабочий классы стран Латинской Америки и Африки (в 1980-е годы с помощью «структурных реформ» МВФ),

 

Сегодня мы живем во время реализации третьего этапа — наступления на средний и рабочий классы ядра мировой капсистемы — так называемый стран «золотого миллиарда».

 

Таким образом, кризис изначально был вполне рукотоворным. Капиталистическая элита сознательно ввергла мир в перемены так же, как когда-то — феодальная аристократия в пятнадцатом-шестнадцатом веках, но уже на новом техническом уровне и с использованием науки, прежде всего обществоведческой.

 

Программа уничтожения среднего класса и деиндустриализации Запада запускается в конце 1970-х на «пробной модели» — Нью-Йорке. Его спасает от банкротства финансовая группа во главе с банкиром Феликсом Рогатиным (Felix Rohatin). Город освобождается от промышленности и превращается в рай для богатых. Движущей силой спровоцированного кризиса становится финансовый капитал. А затем, когда СССР погибал, в 1989 году ведущие страны Запада приняли Вашингтонский консенсус, твердую линию на ультралиберализм и глобализацию — мощные средства уничтожения среднего класса и welfare state, государства всеобщего благосостояния.


Своевременно на Западе появляется социологическая теория «20:80». Согласно ей в современном западном обществе меняется социальная структура: 20% — богатые, 80% — бедные, и никакого среднего класса — он размывается, тает вместе с нацией-государством, частной формой которого является welfare state.

 

 

 

Один из принципиальных моментов противостояния заключен в том, хозяева глобального мира — оперируют на глобальном уровне, а средний и рабочий класс — на национальном, государственном, что ставит их в неравное положение.

 

Так же, как в XVI веке новое международное разделение труда и серебро Америки переместило часть сеньоров и купцов на мировой уровень, а крестьяне остались на локальном и попали в социальный и исторический офсайд.

Гипербуржуазия существует безнаказанно, пожирая в условиях глобализации капитал низших групп буржуазии и доходы среднего класса. С 1980-х годов развернулось наступление верхов на середину и низы, завершив двухсотлетний цикл наступления работяг и «середняков».


Показательно, что XX век начинался книгой Ортеги-и-Гассета «Восстание масс» (1929 г.), а закончился книгой К. Лэша «Восстание элит» (1996 г.).

 

В этом плане то, что происходило в Российской империи в 1905-1917 годах и с 1987 года в СССР — хорошо вписывается в общемировые тенденции. Так, горбачевщина и особенно — 90-е — это наши аналоги тэтчеризма и рейганомики.

Кроме этого, глобализация усиливает сделочную позицию буржуазии по отношению к рабочему классу. Теперь в ответ на забастовки в Европе и США целые отрасли можно перебрасывать в Южную Корею, Китай, Таиланд. По сути, рабочий класс в ядре капиталистической системы, как и массовый средний класс, теперь не нужны.

 

 

НОВОЕ ВЕЛИКОЕ ПЕРЕСЕЛЕНИЕ НАРОДОВ

«ТРУЩОБЫ» ПОРОЖДАЮТ «ВАРВАРОВ»

Итак, глобальный кризис наших дней начинался так же, как региональный кризис позднего средневековья, как управляемый процесс в интересах старой правящей элиты. Капиталистический истеблишмент, стремясь сохранить власть и привилегии, сознательно взял курс на экономическое уничтожение среднего класса. Новая политика получила названия «ультралиберализм» и «глобализация». Они сорвали мир в спираль больших потрясений. Однако глобальный кризис вышел за отведенные ему рамки и стал неуправляемым.

Кризис позднего феодализма оказался управляемым, потому что в главном не вышел за европейские рамки. Кризис позднего капитализма — иной. Капитализм — мировая система, каждый раз преодолевавшая свои структурные кризисы за счет внешней экспансии — путем выноса проблем вовне и превращения европейской мир-системы сначала в мировую, а в конце XX века — в глобальную. Капитализм невозможен без периферии (низкооплачиваемая рабочая сила, сырье, рынки сбыта), население которой стремительно растет.

 

Капитализм на своей периферии «выращивает» «внешний пролетариат» и полупролетариат так же, как античность «выращивала» варваров, свой «внешний пролетариат», если пользоваться терминологией А. Тойнби.

«Демографический взрыв» XX века — результат экспансии капитала. Однако сегодня включить разросшееся население в производственные процессы капитал не может. Результат — огромное количество лишних людей. А поскольку деревня Юга сама себя прокормить не в силах, являя аграрное посткрестьянское общество, быстро растущее население сбивается в города, прежде всего самого Юга и мигрирует в города Севера (города поглотили 2/3 «продукции глобального демографического взрыва» после 1950 г.). В результате помимо сегмента-аналога позднефеодального кризиса в нынешнем глобальном кризисе появляется и сегмент-аналог позднеантичного. Так сказать, «вторая матрешка».

 

Согласно ооновскому докладу 2003 г. «Вызов трущоб», из 6 миллиардов нынешнего населения планеты 1 миллиард — это так называемые slum people, то есть трущобные люди. Те, кто живет в убогих лачугах, землянках, пустых ящиках и т.п. Один миллиард — это мировое население той поры, когда Энгельс изучал положение рабочего класса в Манчестере. «Трущобный миллиард» — примерно треть мирового городского населения и почти 80% городского населения наименее развитых стран. Трущобные люди ничего не производят и почти ничего не потребляют. «Slumland» раскинулся от предгорий Анд и берегов Амазонки до предгорий Гималаев и устья Меконга. Это люди, вообще исключенные из жизни, так сказать, помноженные на ноль. Кстати, глобализация — это и есть, прежде всего, исключение всего лишнего, «нерентабельного» населения из «точек роста». Глобализация социально — не «единая планета». Это две сотни связанных только между собой точек, сеть, наброшенная на остальной мир, в которой он беспомощно барахтается, ожидая последнего удара.

К 2020 г. численность трущобников составит 2 миллиарда при прогнозируемых 8 миллиардах населения планеты. Экологически (да и психологически) трущобы не выдержат такой пресс, и мировые «лишние люди» рванут за пределы трущоб, «заливая» города, причем не только на Юге, но и на Севере. По прогнозам демографов, к 2025 г. от 30% до 50% населения крупнейших городов Севера будут выходцами с Юга. Чтобы увидеть это будущее, достаточно взглянуть на Нью-Йорк, Лос-Анджелес с трущобами в центре (!) города, Париж и, конечно же, Марсель, арабская половина которого, по сути, не управляется французскими властями. Афро-арабский и турецкий сегменты в Европе живут своей жизнью. Они не принимают общество, в которое мигрировали, не принимают его ценности. Причем не принимают активно. Так, по арабским и турецким каналам кабельного телевидения в Европе «на ура» идут антиамериканские и антиизраильские фильмы. Это свидетельствует только об одном — зреют «гроздья гнева» в старой и относительно тихой Европе. А ведь кроме выходцев с Юга в Европе теперь есть — спасибо США — мощный албанский сегмент, мусульманский и криминальный одновременно.

 

Половина «трущобных людей» — лица моложе 20 лет. А согласно теории (точнее, эмпирической регулярности) Голдстоуна, проверенной на немецкой Реформации XVI века, Великой французской революции XVIII века и русской революции XX века, как только доля молодежи (15-25 лет) в популяции превышает 20%, происходит революция. Когда молодежи слишком много, общество не успевает социализировать и интегрировать ее. А ведь помимо slum people, которые живут ниже «социального плинтуса», есть и те, кто живет чуток выше — не на один доллар в день, а на два.

 

Когда-то Мао Цзэдун выдвинул доктрину «Мировая деревня окружает мировой город», где сконцентрированы эксплуататоры. Сегодня, напротив, в мегаполисах и мегасити сконцентрированы эксплуатируемые и те, кого даже не берут в эксплуатацию, — «избыточное человечество». А верхушка, будь то Лондон, Нью-Дели или Сан-Паулу, переезжает в укрепленные загородные виллы, как это делала римская знать в конце империи, бросая Рим, форум которого зарос травой, где гужевались свиньи. Переезд сытых пожилых изнеженных римлян в охраняемые виллы не помог — варварская волна и восставшие собственные варваризированные низы смели их. Ныне, похоже, мы находимся на пороге (а отчасти уже в начале) нового Великого переселения народов. И как бы североамериканцы и европейцы ни пытались регулировать процесс миграции, у них ничего не получится — нужда и беда выталкивает афро-азиатские и латиноамериканские массы в мир сытых и глупых белых людей. К тому же без притока бедноты с Юга экономика ядра, прежде всего третичный сектор не сможет функционировать — европейцы и американцы обленились и никогда не станут выполнять ту работу, за которую уцепятся выходцы с Юга.

В результате на самом Севере мы имеем противостояние: богатые, белые, христиане, пожилые — против бедных, небелых, в основном мусульман, молодых. Четыре противоречия в одном — это социальный динамит. Недавние расовые бунты во Франции — это так, цветочки, «проба пера».

 

Получается, что западная финансовая аристократия уподобилась советской партийной номенклатуре. Та тоже хотела возглавить перемены, дабы сохранить власть и привилегии, начала перестройку — и потеряла управление над неконтролируемо разросшимся кризисом.
Выигрывая в краткосрочном и отчасти среднесрочном плане от ослабления и устранения среднего класса, финансовые олигархии в долгосрочном плане закладывают динамит под самих себя.

Серьезные люди в той же Европе уже давно бьют тревогу. Так, в 1991 году в Париже вышла книга Ж.-К. Рюфэна «Империя и новые варвары: разрыв Север-Юг». Автор попытался наметить стратегии империи в противостоянии неоварварам и ничего лучше, кроме «limes»’а (границы) времен римского императора Марка Аврелия так и не нашел. Лимес, как мы знаем, не спас Рим. Всего лишь через несколько десятилетий после смерти Аврелия разразился кризис III века, после которого Рим перестал быть самим собой.

 

Кроме этого, в действие пришли и другие факторы, такие как кризис старой индустриальной модели развития.

Мир оказывается на пороге болезненного перехода на технологии следующей эпохи, которые приведут к закрытию целых отраслей нынешней промышленности за их ненадобностью, к потере работы и места в жизни миллионами обитателей развитых стран. Многие мыслители говорят об опасной точке «технологической сингулярности», указывая на развитие нанотехнологий, биотехнологий, генной инженерии. Сегодня в США и Европе лишними оказываются не только рабочие, но и «белые воротнички» — менеджеры среднего звена, рядовые финансисты. Глобализация дробит некогда богатые страны на мозаику: в них теперь есть острова процветающих «глобалов», остатки умирающего индустриализма и зоны дикой нищеты, третий мир в недрах первого.

 

Приплюсуем сюда кризис мировой валютно-финансовой системы, грозящий глобальной депрессией почище 1929 года, кризис энергетический: потребление электричества и тепла растет быстрее, чем мощности по их производству. Кризис управленческий: прежние структуры власти, институты парламентаризма и демократии, унаследованные от индустриальной эпохи, слишком медлительны и неадекватны в современном мире бешеных перемен и нарастающей сложности.

 

И, наконец, кризис образования — падение качества образования и оглупление граждан некогда развитых стран приводит к тому, что белые теряют научно-техническое лидерство, не могут грамотно эксплуатировать сложные технические системы. Отсюда — болезненная смена лидеров развития и нарастающий вал техногенных катастроф…

 

Кризис образования — важная составляющая любого общего кризиса, это было характерно для кризиса и поздней античности, и позднего феодализма. Но сейчас масштабы фантастичны, поскольку капитализм строился как цивилизация науки и образования, а чем выше забираешься, тем больнее падать. То, что сегодня происходит с наукой и, особенно, с образованием, как в мире в целом, так и у нас, — это катастрофа. Неадекватность систем образования и науки современному миру, обращенность во вчерашний день, деинтеллектуализация образования, а следовательно, социальной жизни в целом — все это создает общество, в котором и верхи, и низы не способны не только справиться с проблемами эпохи, но даже увидеть их.

Оболваненным населением легче управлять, но по закону обратной связи, это возвращается бумерангом к верхушке и их детям.

 

Посмотрите на большинство современных политических лидеров в мире и сравните их даже не с началом XX века, а хотя бы с серединой. Можно сказать, что сегодня в глобальном масштабе мы имеем неадекватность человеческого материала текущему моменту истории. Решения с глобальными последствиями принимают люди провинциального, а то и просто местечкового уровня.

И это еще один показатель кризиса — рыба гниет с головы. «Безголовые» с кризисом не справятся. Более того, стремясь избежать его, еще более приблизят, как это сделали, например, неадекватный Николай II и еще менее адекватный Горбачев.

 

 

КРИЗИС-«МАТРЕШКА»

Итак, мы имеем коктейль — многомерный кризис, причем один кризис вложен в другой и они вместе — в третий. Даже если бы теоретически удалось решить проблемы первого сегмента и второго, мы все равно наталкиваемся на третий.

И все это упирается в реальность под названием «капитализм».

 

В отличие от региональных систем античности и феодализма, капитализм — мировая система, а потому его кризис автоматически является кризисом планеты в целом, причем не только социосферы, но и биосферы. Капитализм, продемонстрировав фантастические материальные и научные достижения, подвел человечество к краю исторической, биологической, природной пропасти.

Исчерпание ресурсной базы, проблемы экологии (если добыча ископаемых продолжится темпами, характерными для ХХ века, то, как считают специалисты, за ближайший век из недр будет изъято все, что планета накопила за четыре миллиарда лет!), демографии, продовольствия, воды — все это напоминает кризис верхнего палеолита, но только многократно усиленный, усложненный и опасный, способный не только сократить население планеты на 50-80%, но и обнулить его.

 

В любом случае, удастся ли человечеству преодолеть кризис с относительно минимальными потерями или это будет повторение верхнепалеолитического кризиса по полной программе, жизнь после кризиса будет принципиально, практически по всем параметрам отличаться от посленеолитической истории, от цивилизации. Это будет другой мир, другая история. Может быть, другая цивилизация. А может быть, неопалеолит или нечто третье. В любом случае — к сожалению, мало кто это понимает — мир доживает последние докризисные годы.

 

В свое время В.О. Ключевский и С.Ф. Платонов предложили свои концепции русской смуты конца XVI — начала XVII вв., которые работают не только на материале той смуты, но, во-первых, всех русских смут (1870-х — 1929 гг. и нынешней, стартовавшей в 1987 г.); во-вторых, макроисторических кризисов — позднеантичного, позднефеодального, глобального позднекапиталистического.

 

Ключевский и Платонов выделили в истории Смуты три фазы: первая — «боярская» у Ключевского, «династическая» у Платонова; вторая — у обоих «дворянская»; третья — соответственно «общесоциальная» и «национально-религиозная». Наши историки точно зафиксировали, что смуты начинаются с борьбы вверху, а затем как бы спускаются вниз, охватывая сначала низы господствующих групп и средние слои, а затем общество в целом. То, что Ключевский назвал общесоциальной фазой, по форме, как правило, выступает в качестве национально-религиозной, то есть переходит на уровень борьбы за национальную и (или) религиозную идентичность, хотя содержание носит вполне социальный характер (примеры — «протестантская» революция в Европе в XVI веке, современный исламский фундаментализм).

 

Схема Ключевского-Платонова неплохо объясняет механику нынешнего кризиса. Глобальную смуту начинает «мировое боярство» в борьбе за свои «династические привилегии». Затем смута охватывает средние слои, причем главным образом на полупериферии и периферии, которые эксплуатирует гипербуржуазия. Этот процесс усиливает эксплуатацию и депривацию низов, перед которыми во всей остроте встает проблема социального падения, утраты идентичности и — часто — физического выживания.

 

В 1970-е годы мы начали «въезжать» — при всей условности и поверхности аналогий — в аналог кризиса «длинного XVI века» (борьба верхушки со средними и рабочими классами), который довольно быстро стал перетекать в аналог позднеантичного кризиса (порой даже кажется, что оба аналога развивались синхронно). И вот мы приближаемся к самой страшной фазе — национально-религиозной (то есть общесоциальной, мировой), которая, помимо прочего, совпадает с аналогом верхнепалеолитического кризиса. (Напомним, что тогда погибла большая часть человечества). Причем выход из каждого отдельного кризиса не выводит из него, а является входом в следующий.

Это вовсе не фантастика, а реальность, в которой уже живет огромная часть мира. Достаточно указать на конфликты в Судане, войну между хуту и тутси в Руанде, которая унесла около одного миллиона жизней — и не надо успокаивать себя тем, что это далеко, — есть и поближе: Афганистан, Чечня, Косово. К тому же, как правило, кризисы начинаются на периферии. Помните, откуда пришли христианство и ислам? Нас от жестокого кризиса избавляет пока то, что мы до сих пор проедаем остатки советской системы, в том числе и в сфере безопасности, которое до сих пор гарантирует нам непревращение в сербов, пуштунов и иракцев.

 

Еще один нюанс заключается в том, что у трущобного люда в отличие от сытых и сильных мира сего, ни во что не верящих циников, есть мощное идейное оружие. Slum people в Африке и Азии исповедуют ислам, в Латинской Америке — пятидесятничество, которое почти превратилось в отдельную от христианства новую религию с сильнейшим протестным потенциалом.

Но есть еще одна группа, только не социальная, а этническая, которая идеально приспособлена для выживания в условиях жестокого кризиса. Это мы, русские (белорусы, украинцы, россияне). Хотя за вторую половину ХХ века это качество было во многом утрачено.

 

 

КАТАСТРОФЫ И НОВЫЕ ОТВЕРЖЕННЫЕ

Кризис прежде всего ударит по среднему классу Запада. Затем изъятие доходов ждет верхушки полупериферийных и периферийных стран: либо тех, что слабы, либо тех «богатеньких буратин», которых Запад лукаво убедил в необходимости хранить свои богатства у него.

 

У «буратин» в такой ситуации два выхода: встать на отсос у гипербуржуазии и компенсировать утрату средств усилением эксплуатации своего населения (украино-российский вариант). Либо во главе своего народа начать борьбу. Но для этого нужны — воля, мужество и, желательно, нравственность (возможно — Лукашенко).

 

Еще один кандидат на небытие — институт государства. В ходе кризиса произойдет окончательная приватизация власти-населения, хотя в качестве внешней скорлупы, формы государственности сохранятся. Приватизация как социально-экономический курс и упадок государства тесно связаны с еще одним аспектом кризиса — криминализацией глобальной экономики, а точнее — принципиальному стиранию граней между легальными («белым») и криминальным («черным») секторами. В результате возникает некое серое пятно, охватывающее почти всю планету.

 

Современная глобальная экономика — в огромной степени криминальная экономика, и это показатель кризиса. А за этим следует криминализация и других сфер — социальной (сверху донизу, включая правящие элиты), политической. Таким образом, приватизация и криминализация — две стороны одной «кризисной» медали.

 

Разумеется, не всякая приватизация криминальна, однако я имею в виду конкретный исторический процесс, стартовавший в конце XX века под знаменем либерализма, который к настоящему либерализму имеет такое же отношение как Гручо Маркс (комик) или Эрих Маркс (один из разработчиков плана «Барбаросса») к Карлу Марксу.

Кстати, приватизированные власть, системы жизнеобеспечения, снабжения и т.п. в мегаполисах в случае кризиса — например, кризиса доллара, мировой валютно-финансовой системы — рухнут сразу. Аналогичным образом обстоит дело с технической и медицинской инфраструктурой — и чем они сложнее, тем быстрее будут рушиться. А уж в приватизированном виде и подавно.

 

 

ПОКЛОН ОТ МАТЕРИ -ПРИРОДЫ

Прогнозировать надвигающийся кризис и формирование после-капиталистической системы без учета природно-климатических факторов и потрясений нельзя. Естественно имеются в виду не форс-мажорные и плохо предсказуемые явления типа удара из космоса астероидом или кометой, а вполне циклические и хорошо известные геологам и палеоклиматологам явления, сроки которых, к тому же, вот-вот должны наступить.

 

Во-первых, это окончание трех-четырехвекового периода относительного геологического спокойствия планеты. По мнению специалистов, с середины XXI в. начнется новый цикл геологической активности: вулканизм, землетрясения, природные катастрофы. Вулканизм, как правило, становится «спусковым крючком» похолоданий и биотических кризисов. Пик геоактивности придется на XXII в., и мы получаем неукротимую планету похлеще гаррисоновской.

 

Во-вторых, раз в 12-15 тысяч лет смещаются полюса и наклон земной оси, что обычно приводит к серьезным природным потрясениям. Последний раз это произошло именно около 15 тысяч лет назад.

 

В-третьих, геологическая история времени существования человеческого рода, «сконструирована» так, что из каждого стотысячелетия 85-90 тысяч лет приходится на ледниковый период, а 10-15 тысяч лет — на потепление. Наша постнеолитическая цивилизация полностью связана с мировой оттепелью, она продукт межледникового периода. Но период оттепели заканчивается, прогнозируется новый ледниковый период — и не малый, а великий. Разумеется, человечество ныне не то, что 10-15 тысяч лет назад, у него несопоставимо более высокий информационно-энергетический потенциал, но у этого потенциала есть и разрушительная составляющая, что создает опасности на порядок более серьезные, чем в каменном веке.

 

Глобальное похолодание может стать мощным стимулом дальнейшего развития человека. А может — и терминатором. В любом случае наложение, волновой резонанс трех геоклиматических потрясений на тройной социальный кризис может стать сверхиспытанием. Собственно, «командорские шаги» надвигающегося кризиса уже слышны — по скорости вымирания животных и растений в ХХ веке мы уже вступили в эпоху глобальной катастрофы.

 

Для бывшего СССР ситуация осложняется тем, что по прогнозам в случае геоклиматических изменений и катастроф ее территория окажется мало незатронутой их последствиями (в отличие от Западной Европы, Северной Америки, Африки). Если учесть, что при двух процентах мирового населения мы контролируем 1/6 часть суши — необъятные пространства и умопомрачительные ресурсы, включая пресную воду, то слабые государства СНГ оказываются мишенью, фактором, раздражающим ближних и дальних соседей. Причем, если в XIX веке это были соседи главным образом с Запада, то сегодня это соседи со всех сторон света.

 

Уже в конце XIX века Запад фактически прислал Российской империи «черную метку». «Акт берлинской конференции» 1884 г. зафиксировал принцип «эффективной оккупации»: если страна не может, как следует добывать сырье на своей территории, то она обязана допускать к эксплуатации более эффективные и развитые страны. Формально это говорилось об афро-азиатских странах, но в виду имелась и Россия, все больше попадавшая в зависимость от западных банков. На рубеже ХХ-XXI вв. ситуация типологически повторяется под знаменем глобализации и ТНК.

 

 

ИДЕАЛЬНАЯ ЖЕРТВА

Возвращаясь к приватизированному миру — он — идеальная жертва для кризиса, тем более сочетающего социальные и природные характеристики. Если нужно «подготовить» мир для кризисного уничтожения, все в нем или б?льшую часть нужно приватизировать. Можно сказать, что приватизация, развернувшаяся в мире с 1980-х годов и облегчающая социальный коллапс, — интегральная часть кризиса, причем ее негативные последствия «матрешечного» характера явно не просчитаны до конца теми, кто страгивал спусковой механизм.

 

Они решали свои кратко- и среднесрочные проблемы. И решили их. Но решение среднесрочных проблем части (верхушки) усугубило долгосрочные проблемы целого, а следовательно, и самой мировой верхушки, все менее способной к геостратегическому мышлению.

 

Мелкий лавочник может думать только о лавочке и гешефте, стратегия же предполагает, во-первых, умение слышать Музыку Сфер, Музыку Истории, во-вторых, трагическое мироощущение — необходимое условие создания большого государственного деятеля.

 

Алексей Арестович

bratstvo.info

Комментарии

8 комментариев на “Армагедон досрочно!”
  1. Guest:

    Масштабно! Автору респект.

  2. Guest:

    Интересно написано про 3 кризиса, но автор как-то сильно выпячивает социальные движущие силы, не замечаяя, или даже замалчивая нециональные и расовые аспекты. Что касается аналогий с концепциями Ключевского и Платонова — это вообще притянутое за уши гадание на кофейной гуще :)! А при чем здесь война между хуту и тутси в Руанде — вообще не понятно? Как и ставить в один ряд германцев и иные белые народы разрушившие догнивающий Рим и современных арабов и прочих исламистов — мягко говоря, весьма поверхностно. Ощущение такое, что либо «начал за здравие а кончил за упокой», либо явная манипуляция.

  3. Guest:

    Очень масштабно и логично. Придраться можно к чему угодно. А насчёт социальных и национальных сил, всё действительно логично. Именно у глоболистов — нет национальности, а национальные распри достаются тем, кто ограничен в ресурсах на нижних этажах : на уровне государств, народов и тд. Спасибо Алексею за интересную статью

  4. Guest:

    Если автор серьёзно верит, что охота и собирательство менее эффективны, чем земледелие, то… Короче, и всё остальное из класса «Мой милый, добрый бред!» Да мало ли, что ему там хочется? Нам то что до его басен?!

  5. КОментатору номер 4:

    Коментатору номер 4. На основе того, что по вашему  сугубому мнение охота и собирательство эфеективнее земледельства, строить умозаключения про статью, которая написана совершенно не про собирательство, и даже не про охоту,  — вот это и есть «добрая басня». 

    Статья великолепная и очень познавательная. Возможно, где0то автор и перегнул палку, делая слишком широкие заключения, но в целом — верно. Все американские аналитики согласились бы с Алексеем Арестовичем. Именно в том, что идёт такая ломка миропорядка, какой мир не видывал со времён падения Западной Римской империи

  6. Коментатор № 4:

    «Битва за урожай: кому и зачем она понадобилась…» http://www.lah.ru/text/sklyarov/zerno-text.htm Остальные статьи автора тоже, полагаю, почтутся с большим интересом и пользой, чем данная статья (из серии «пыр-пыр…») Ибо бессмысленно быть националистом, не зная подлинной истории, или находясь в плену заблуждений, даже и общепринятых. Потому что арифметика не знает жалости.

  7. Коментатор №5:

    Посмотрел вашу ссылку. Это конечно не пыр-пыр, но где там сказано о смене эпох, смене цивилизаций? Ничего не т и про армагедон. Научное исследование про эффективность собирательства. Это как бы не в тему. Ибо учёных по отдельным вопросам  множество, а вот мыслящих системно и глобально — увы маловато. Так что ваша ссылка как аргумент против предстоящего армагедона не принимается.

  8. Guest:

    Читайте импераста Переслегина С.Б., господа. В статье «Бег с барьерами», «Через постиндустриальный барьер» и т.д. Там всё расписано.

    «Любая экономическая модель развивается через ряд последовательных кризисов. Собственно, их преодоление — и есть развитие. Такие кризисы естественны и почти для всех полезны, а если кому не повезло, так на то и щука в море…

                Гораздо более серьезны кризисы самой экономической модели, другими словами, форматов производства и потребления. Смена модели занимает примерно десятилетие, в течение которого все мировое хозяйство непрерывно лихорадит. Как правило, приходится менять также институциональные и инфраструктурные решения, и хорошо, когда все это удается совершить без «высокотехнологичной деструкции устаревших экономических механизмов», то есть без войны. Во всяком случае, смена модели непременно сопровождается сменой мирового лидерства и изменениями во всех социосистемных процессах.

                Далее начинаются сомнения в правильности тех принципов, на основании которых создаются схемы, формы, форматы и институты — кризис оснований модели. Это уже революционная ситуация по В.Ленину: верхи не могут, низы не хотят, производительные силы в конфликте с производственными отношениями, эпоха на переломе, Сатурн в созвездии Весов…  Результатом, как правило, оказывается смена общественно-экономической формации, что подразумевает «петлю гистерезиса»: революция — контрреволюция — реставрация, — и растягивается надолго.

                Наконец, бывает фазовый кризис, когда теряют смысл самые, казалось бы, незыблемые представления о хозяйстве и хозяйствовании, и оказывается, что экономика — вовсе не то, что мы всегда понимали под этим словом. Например, не охота на мамонтов, а возделывание полей. Таких кризисов в истории было всего два, а сколько-нибудь проанализирован только один, последний: античный кризис традиционной фазы развития. Границы этого кризиса можно оценивать по-разному, но не подлежит сомнению, что в любом случае речь идет о столетиях.»

    Фазовый кризис начался со сдачи лунного плацдарма. Только космическая экспансия смогла бы стать аналогом античного завоевания Галлии. Но — не свершилось…

    «Представим себе на секунду, что за Альпами Европа заканчивалась, других земель там не было. Тогда пространство экспансии традиционной фазы было бы полностью исчерпано к первому веку до н.э., к началу эпохи Гражданских войн. Собственно, Гражданские войны и явились бы для Рима посттрадиционной фазовой катастрофой.

    В Реальности, к северу от Альп «нашлась» Галлия, и Цезарь, успешно завоевав ее и создав опорные пункты в Британии, дал эпохе античности еще полтора-два столетия сравнительно безбедного существования: фазовое развитие продолжалось путем колонизации Галлии.»

    Кстати, импераст Песреслегин С.Б. разлива 1990х ещё сожалел о неизбежности кризиса. А вот в 2000х — смирился, предлагая РПЦ не участвовать в спасении страны, а выстраивать политику строительства нового, «русского Ватикана».

Оставьте комментарий на Guest